1902

Эдвардианство

В начале предыдущего — 1901 — года случилось то, чего давно уже ждали — умирает королева Виктория (1819-1901), единственная в истории правящая императрица Индии, и с этой смертью заканчивается «викторианская эпоха» — в действительности довольно короткий период в истории культуры, о котором так или иначе вспоминают по сей день — с его буржуазным культом приличий и неизбежно связанным с этим лицемерием, ханжеством — зазором между тем, что есть, но о чём нельзя говорить, между правилами, которыми руководствуются, и правилами, которые признают публично. Смерть королевы Виктории оказывается символическим началом календарного XX столетия — эпилогом «долгого XIX века». Наступает короткая и бурная «эдвардианская эпоха» — предвоенная эра электричества, первых автомобилей и самолётов, кинематографа, эпоха стремительно растущих городов, рабочего вопроса и женского движения.

Завершение Англо-бурской войны

В мае 1902 г. завершается Англо-бурская война — буры, не добившись от мирового сообщества ничего, кроме моральной поддержки, оказываются вынуждены признать свершившийся факт, аннексию Трансвааля и Оранжевой Республики Великобританией, взамен получив права самоуправления (в итоге в 1910-м южно-африканские владения Великобритании будут объединены в Союз и получат статус доминиона). За годы Англо-бурской войны буры сделаются одним из ключевых романтических образов для европейского воображения — объектом симпатий начиная с промышленников братьев Гучковых, отправившихся добровольцами, вплоть до германского императора Вильгельма II, демонстрацией своего сочувствия едва не вызвавшего полномасштабный дипломатический конфликт.

Дальневосточная политика

Попутно назревает кризис в дальневосточной политике Российской империи — кризис, которому суждено вылиться в январе 1904 г. в полноформатную войну с Японией. На это время приходится обострение отношений России с Британией из-за контроля над Персией — когда Россия добилась существенного успеха, заключив в 1900 г. соглашение с Тегераном о займе, потенциально ставящее персидские таможни (кроме Фарса и Персидского залива) под контроль России. Напряжённость между державами приводит к подписанию Англо-японского договора о союзе (17(30) января 1902 г.), предусматривающего нейтралитет одного из союзников в случае войны другого с какой-либо державой и военную помощь другому союзнику, если к его противнику присоединится другое государство. Также договор признаёт наличие «специальных интересов» у Великобритании в Китае, а у Японии — в Китае и Корее. Тем самым Япония получает существенную гарантию, что в случае военного конфликта с Российской империей не будет иметь в качестве противника какой-либо коалиции. Российская сторона в ответ добивается опубликования Русско-французской декларации от 3(16) марта 1902 г., уведомляющей, что в случае враждебных действий других держав, либо повторения беспорядков в Китае, которые могут нарушить целостность и свободное развитие Поднебесной империи, они предоставляют себе право «озаботиться принятием соответствующих мер к охранению своих интересов». Несимметричность соответствующих актов демонстрирует, что в своей дальневосточной политике Российская империя оказывается в изоляции.

Внутриполитическое напряжение

Если внешне ситуация в Российской империи выглядит довольно спокойной, то в ретроспективе заметны нарастающие признаки событий ближайшего будущего — пока ещё воспринимающиеся как достаточно разрозненные. Потрясением становится убийство министра внутренних дел Дмитрия Сипягина, совершённое 2(15) апреля 1902 г. студентом Киевского университета Степаном Балмашёвым. Министр оказывается смертельно ранен в Мариинском дворце, куда прибыл на заседание Комитета министров, умирает он буквально на руках всей высшей бюрократии империи. Дмитрий Любимов, чиновник МВД (и сын Н. А. Любимова, многолетнего редактора «Русского Вестника»), свидетель покушения, описывает сцену так:

Арестом распоряжается, за отсутствием министра юстиции, его товарищ, а тело Сипягина, большое, грузное, сваливающееся постоянно с ларя, на которого положили раненого, поддерживают в ожидании носилок для переноски в больницу — председатель Комитета министров Пётр Дурново и министр путей сообщения Михаил Хилков — а Сипягин всё зовёт свою жену, Ару — которая успеет, но он её так и не узнает, и всё будет звать. Смерть от террориста здесь непосредственна — это не новость, которую узнают из газет, не то, о чём доносит взволнованный секретарь, распечатавший депешу — а воочию, среди них самих — каждый из которых примеряет это на себя. Это значимо, ведь о психологии «подпольного человека» написано много, а вот о психологии первых лиц империи последних десятилетий — увы, совсем мало — а там ведь тоже мир, слетевший с колеи, смерть, ходящая рядом.

Покушавшийся, студент Балмашёв по решению императора будет судим военным трибуналом — и станет первым лицом, казнённым по политическим мотивам в царствование Николая II. Убийство Сипягина станет первым покушением, совершённым Боевой организацией партии социалистов-революционеров, возглавляемой Григорием Гершуни, которая явится ядром будущей партии (на тот момент фактически не существующей).

Симптомом не менее ярким — и свидетельствующим о глубоких назревающих переменах — станут аграрные беспорядки 1902 года, охватившие весной Полтавскую и Харьковскую губернии. Всего в беспорядках участвовало до 40 тысяч человек, за месяц было разгромлено более сотни помещичьих экономий, только юридически признанные убытки помещиков составили 800 тысяч рублей. Для подавления беспорядков пришлось привлекать армию, а отголосками беспорядков стали крестьянские волнения в Курской, Черниговской, Воронежской, Херсонской, Саратовской, Симбирской, Рязанской, Волынской, Подольской губерниях, на Кубани, продолжавшиеся летом и осенью 1902 года. События в Полтавской и Харьковской губернии продемонстрировали остроту конфликта в деревне — послужив прологом к крестьянской революции 1905 — 1906 гг. — и одновременно почти полное отсутствие полицейского контроля на низовом уровне. Реакцией на последнее обстоятельство станет создание, по указу от 5 мая 1903 г., уездной полицейской стражи.

«Мещане» и «мещанство»

Практически монополистом на самые громкие культурные события года становится Максим Горький. 26 марта в Петербурге в рамках гастролей Московского художественного театра (МХТ) состоялась премьера его пьесы «Мещане» (московская премьера пройдёт осенью, книжное издание выйдет в том же году в изд-ве «Знание»). Константин Станиславский вспоминал:

Громкий успех пьесы помимо прочего произвёл изменение в понятиях — с этого времени «мещанство» окончательно закрепляется в широком, несословном смысле. Николай Михайловский в «Русском Богатстве» ещё сетует на «непростительный каламбур», реагируя так на актуализацию герценовской терминологии, которой пользовался и Ткачёв (писавший в 1868 в «Деле» о «Людях будущего и героях мещанства», а в 1877 г. об «Идеалисте мещанства»). Так что когда Иванов-Разумник подхватит её в статье о Герцене и Михайловском в 1905 г., о началах и концах народничества, а затем, в «Истории русской общественной мысли» (1906) — в качестве базовой дихотомии он использует противопоставление «интеллигенции» и «мещанства» — двух «внеклассовых, внесословных, преемственных групп», различаемых по:

(1) «этическому уровню»,
(2) наличию/отсутствию «яркой индивидуальности»,
(3) узости и плоскости [и, соответственно, широте и объёмности] «их мировоззрения».

Он в итоге определит «интеллигенцию» в первую очередь отрицательно, как «анти-мещан», затем уточняя положительную характеристику: «творчество новых форм и идеалов и активное проведение их в жизнь в направлении к физическому и умственному, общественному и личному освобождению личности». Во всём этом Иванов-Разумник подхватит только успевшее войти в широкое употребление новое значение слова. А дальше начнётся большой спор о «мещанстве» и «интеллигенции» — с участием Луначарского и Плеханова, который — вполне предсказуемо — вернёт «мещанство» самому Иванову-Разумнику, назвав статью об «Истории русской общественной мысли» последнего «Идеология мещанина нашего времени» — и дихотомия окончательно заживёт своей жизнью.

Почётные академики

Напряжённость вокруг постановки «Мещан» во многом связана со скандалом вокруг избрания Горького в почётные академики Академии наук по раздряду изящной словесности (звание учреждено в 1899 г., в память 100-летнего юбилея Пушкина). На выборах 25 февраля 1902 г. из числа 47 кандидатов требуемое большинство в 2/3 голосов получили легендарный к тому времени драматург, 83-летний Сухово-Кобылин, и молодой Горький. Результат выборов смутил и самого президента Академии, великого князя Константина Константиновича, записавшего в дневнике:

Впрочем, великий князь ещё не представлял начинающегося скандала — официальное известие о результатах выборов было опубликовано в «Правительственном Вестнике», одновременно новоизбранным почётным академикам были направлены извещения. Однако император лично отреагировал на случившееся — обращаясь к министру народного просвещения генералу П. С. Ванновскому он писал: «известие о выборе Горького в Академию наук произвело на меня, как и на всех благомыслящих русских, прямо удручающее впечатление». И далее, извещая министра, что по обнаружившимся данным Горький состоит под следствием по обвинению в совершении государственного преступления, император поручал «объявить, что по моему повелению выбор Горького отменяется. Надеюсь хоть немного отрезвить этим состояние умов в Академии». Президенту Академии удалось облагоразумить государя не действовать в данном случае непосредственно — результат выборов Горького был отменён не на основании высочайшего повеления, а в силу закона о состоящих под следствием, объявление о кассации выборов пошло от имени Академии наук. Самой яркой реакцией на случившееся становится отказ от звания почётных академиков двух ранее избранных — Владимира Короленко и Антона Чехова.

«На дне»

Заканчивает 1902 г. Московский художественный театр очередной громкой премьерой, постановкой новой пьесы Горького «На дне» (первое представление — 18(31) декабря). Постановка проходит уже на новой сцене — с осени 1902 года МХТ переехал в перестроенное для него на средства Саввы Морозова по проекту архитектора Ф. О. Шехтеля здание в Камергерском переулке. Пьеса первоначально запрещена театральной цензурой — в итоге для МХТ делается исключение. Успех постановки огромный, Станиславский вспоминал: «Спектакль имел потрясающий успех. Вызывали без конца режиссёров, всех артистов и… самого Горького». Для Горького пьеса становится важнейшим этапом на пути к международной известности — а МХТ окончательно обретает собственное художественное лицо, как театр двух драматургов, Чехова и Горького.